Дети Ишима. Книга 3. Океан - Виктор Завидей

Жил я в то время в общежитии шахтеров, на окраине этого городка за железнодорожным вокзалом. Одним, а может и единственным, преимуществом такого жилья являлась возможность проезжать несколько километров на ступеньках вагонов товарных поездов, замедляющих свой ход перед вокзалом. Такой проезд был всем хорош: не требовалось оплаты, «остановки» для посадки и высадки были в любом месте, нужно лишь было внимательно следить за тем, чтобы при «входе-выходе» пассажира поезд не имел чрезмерной скорости, особенно в темное время суток.

Семья Кононыхиных состояла из трех человек: хозяина, хозяйки и собственно их чада по имени Гена. Проживали они в большом частном доме неподалеку от парка этого городка. Конечно, это место было намного удобнее, чем резиденция учителя-филантропа, расположенная почти за городской чертой. Люди эти были замечательные. Хозяину дома, в прошлом молодому шахтеру, при аварии в забое придавило руки, и он лишился их выше локтя, но, несмотря на этот недостаток, никогда не терял бодрости духа и, как мог, участвовал в жизни разных организаций своего города. Хозяйка семьи, женщина с необычайно энергичным характером, одна поддерживала жизнь и порядок этого дома, но при том умудрялась еще где-то трудиться. Если в мире и существуют королевские титулы, то их следовало бы раздавать женщинам по типу госпожи Кононыхиной. На таких королевах держится мир! Во всяком случае, мне присвоившему этот высокий титул нашей госпоже, за всю свою долгую жизнь подобных королев видеть не приходилось.

Так вот, господа Кононыхины озадачились проблемой переместить учителя-филантропа с его дальней резиденции под крышу своего жилища. И, несмотря на сопротивление с его стороны, проделали эту операцию столь виртуозно, что не успел он опомниться, как инфант Гена и его наставник заняли почетные должности пажей ее высочества.

Под мудрым руководством королевы они участвовали в жизни дома, привлекались к выпечке разнообразных тортов, в том числе торта типа «Наполеона» с непревзойденным вкусом. Под ее управлением и контролем изготавливали в домашних условиях вкуснейшее мороженное, ну и много чего еще. С чем-чем, а с недостатком фантазий в голове ее высочества домашние никогда не сталкивались!

Инфант Гена, несмотря на свои способности к точным наукам, как мне казалось, видимо был не намерен использовать эти способности в будущем. Может к тому времени он еще не подобрал себе увлечения, которому можно было посвятить всю остававшуюся жизнь. Чаще всего он сидел с флейтой, то в помещении, то под яблоней своего домашнего сада. Из флейты он научился извлекать довольно мелодичные звуки, а иногда и мелодии – этим он и нравился своему более взрослому и серьезному наставнику.

Занятия в физико-математической школе продолжались, и вместе с этим происходило сближение учеников и учениц со своим учителем, хоть между ними и существовал двухлетний водораздел. Вскоре ученики начали приглашать своего учителя на праздничные мероприятия, связанные с их днями рождения и другими событиями. В подобной среде такого возраста среди некоторых учениц возникал повышенный интерес не только к дисциплинам, но и к проповедующему их учителю. Некоторые из учениц предпринимали попытки расширить свой кругозор в других науках, приглашали учителя посетить кино, конечно, не всем коллективом учеников. Но что было загадочно и непонятно так это то, что у учителя всегда находилась веская причина и повод уклониться от подобных предложений.

Сейчас я думаю, что этот учитель вел себя таким образом зря. Ведь на возникшую симпатию или любовь необходимо отвечать тем же или платить той же монетой, может быть тогда в мире станет больше справедливости и добра. По правде говоря, учитель того возрастного периода был еще юн и глуп, и еще не усвоил такую важную для жизни дисциплину, как любовь. Это стало совершенно очевидно после одного случая, который оставил в его душе открытую рану, которая так и не зарубцевалась до нынешнего времени. Он так и хотел похоронить эту грустную историю в глубинах своей души, но после некоторых размышлений решил вытащить ее на свет божий в расчете на то, что может выпущенная на волю история перестанет тяготить оставшиеся дни его жизни.

В тот город и последний год его пребывания в нем, без объявления войны его молодым жителям, ворвалась весна. Однажды я решил навестить одного из своих учеников, который пропустил ряд занятий, в попытках выяснить, что с ним произошло. На звонок отозвалась девочка, лет пятнадцати, с хорошеньким миловидным личиком. Она открыла дверь, показала куда идти, а сама внезапно исчезла. Я прошел к заболевшему ученику через гостиную, в которой стоял старинный рояль – вещь редкая по тем временам. Испытывая непритворную любовь к музыке и инструментам, я поинтересовался у своего ученика:

– Откуда такой инструмент, и кто в этом доме играет на нем, и, не ученик ли это?

В моих глазах, подобное увлечение подняло бы ученика еще на одну другую ступеньку выше той, на которой он находился. Оказалось, что нет – играет на нем его младшая сестренка, та самая, которая мне открыла дверь и сама куда-то незаметно пропала. Я и поинтересовался у него, не сможет ли она побренчать на нем хоть самую малость, не ожидая от этого очень многого. Девчонка, на просьбу братца откликнулась сразу, не стала себя упрашивать и направилась к инструменту. И только тут я заметил, что у нее было что-то не в порядке с ножкой – она довольно сильно прихрамывала. Нужно сказать, что и мне самому пришлось пережить подобную драму в сходном возрасте. И уже тогда, с моим больным воображением, мог легко представить себе свое не очень радужное будущее, которое бы проходило без подвижных игр, девчонок, самолетов и много чего другого.

Глядя на нее, у меня защемило сердце. Я думаю, что ее мучения были вдвойне, если не больше тех, которые раньше уже пришлось пережить и мне. Она присела за инструмент, и тут я понял, насколько я оказался точным в своих предположениях. Играла она что-то из Шопена или Бетховена – страстно и самозабвенно. При хорошей технике исполнения казалось, даже сам инструмент, насколько мог, сопереживал ей.

Инструмент выдал все, что творилось у «Принцессы» пиано на душе. Это была буря бушевавших страстей, наличие которых было сложно заподозрить в душе столь юного музыканта. Моему восхищению, без преувеличения, не было предела, тем более, в подобных обстоятельствах, я не умею скрывать своих эмоций. Это дитя покорило меня полностью и окончательно. Не знаю, как бы развивались эти отношения дальше, скорее всего, мы бы с ней подружились. Я даже уверен, что мы не могли с ней не подружиться. Но мне пришло время сниматься с якоря и с этой пристани. Я готовился к финальной схватке в попытке своего проникновения на Физтех и, конечно, мысли мои в то смутное время витали далеко от того места, где находился я сам.

Странно осознавать, но, сколько себя помню, до тех пор, пока я не стал на якорь в подмосковной гавани, постоянно жил с ощущением временности своего нахождения в тех местах, куда заносила меня судьба. Моя голова была забита не текущими событиями, а теми, которые должны будут произойти в ближайшем будущем. Может по этой причине, я сразу забыл об этой встрече. С другой стороны, понимая временность всего происходящего, я не мог позволить себе оставлять любые привязанности, которые могли бы повлиять на траекторию моего, хоть и случайного, но вместе с тем направленного движения к какой-то не известной для меня цели.

Дело этим, однако, не кончилось. Прошел месяц. Наступило лето. Закончились мои занятия с учениками. Неожиданно меня встречает по дороге домой незнакомая девочка примерно возраста юной пианистки, вероятнее всего ее одноклассница. Видно было, что незнакомка специально дожидалась меня в переулке, которым я направлялся к дому. Она останавливает меня и сбивчивым голосом сообщает, что ее подружка потеряла свою голову совершенно, и вызвано это никем иным, а застенчивым учителем…?

К этому она добавляет, что учителю надлежит что-то предпринять в этой связи. «Да кто она эта подружка, и о чем речь?» – подивился я. Тут и выяснились некоторые подробности, касающиеся юной пианистки и «близорукого» юного учителя физики и математики.

После всего сказанного незнакомкой, учитель, насколько он может припомнить себе эту сцену, открыл рот и мычал в ответ что-то нечленораздельное. Что он тут не при чем! И что на нем нет никакой вины. И что у него уже есть девушка, хоть она и находится далеко от этих мест. И что его действительно поразила игра юной пианистки, в чем-чем, а в этом он нисколько не покривил душой, не имея в виду ничего такого.

Но зададим вопрос объективному читателю: «Что он мог сделать? И вообще в подобных условиях кто-нибудь может что-нибудь сделать?» Разве только последовать совету героя известной оперетты, который, беспокойно мечась по сцене восклицал: «Нужно что-то делать! Нужно что-то делать!» А потом нашел решение и воскликнул: «Нужно выпить!»